Тайна Запада. Атлантида – Европа - Страница 104

104

Это и значит: сколько бы горчицей ни мазали грудь языческой матери, помнят христианские младенцы молока ее сладчайший мед.

XXXI

«Свечение», photismos, так называлось то, что происходило в Елевзинских таинствах, после «сошествия в ад» (Fracassini, 56). Здесь уже начинается вторая Дионисова часть мистерии, но, так как нельзя понять первой без второй, скажем о ней кое-что заранее.

После «сошествия в ад», все огни в святилище гасят, и оно погружается в мрак. Множество вышедших из него давеча, после трагедии, стоит извне и пристально, молча, затаив дыханье, смотрит на громаду его, угольно-черную в звездном небе, где, в наступившей тьме осенней ночи, белее течет Молоко Матери – Млечный Путь. В замершей толпе такая тишина, что слышно стрекотанье кузнечиков в поле, кваканье лягушек на Ритийском болоте-озере (Rheitoï), и где-то очень далеко однозвучно-жалобный крик ночной птицы, как плач Деметры над Корой. Вдруг, точно искорки по угольно-черной, истлевшей бумаге, начинают бегать в святилище огни, красные от факелов, белые от лампад и светильников; все больше, больше, ярче, ярче, – и в бесчисленных огнях, сияет весь храм, как солнце в ночи: «Елевзинские ночи светлее солнца сияют» (Foucart, 57). Кажется, вся великая равнина Елевзиса, от Саронийского залива до темных Дафнийских ущелий, озарена, как зарей, розовым заревом. Свет ярчайший изливается из круглого фонарика – «ока», opaion, – в крыше анактора, Святого святых, куда не входит никто, кроме иерофанта, и где хранятся святыни, hiera – «грубые древесные пни, без всякого образа, sine effigie rudi ligno et informi», облеченные в великолепные, с драгоценными каменьями, ткани. Их-то и показывает – «являет» – иерофант лицезрителям издали, сквозь открытые двери анактора, в минуту Елевзинского «свечения» (Claudian., de raptu Proserpin., v. 8. – P. Foucart, ed. 1914, p. 400, 410, 411. – Tertullian., Apolog. 16 et Acv. nat., I, 12).

В ту же минуту открываются внизу двери телестериона, и толпа входит в него, все такая же благовейно-безмолвная. Иерофант из незапамятно-древнего рода Евмолпидов, Благогласных (по-египетски makrooun, «обладающий чародейственною силою голоса»), в златопурпурной, длинно-влачащейся ризе, величавый старик, взойдя на помост, высоко подымает и показывает молча безмолвной толпе «сию великую, дивную и совершеннейшую тайну лицезрения, epoptikon mysterion», – «Свет Великий», phôs mega – «срезанный Колос», tetherismenon stachyn (Philosophoum., V, 1. – Foucart, 433. – Plutarch., de profet, in virt., 10).

Радуйся, Жених,
Свет Новый, радуйся!
Chaire nymphie,
Chaire neon phos!

восклицает толпа в священном ужасе, падая ниц (Clement Alex., Paidag. I, VI, 1, 27, 29; 30. – Protrept., XI, 114. – Firmic. Matern., de errore profan. relig., 19. – Fracassini, 56).

XXXII

Срезанный колос для египтян – Озирис. «Ставят они и доныне, во время жатвы, первый сноп в поле и бьют себя в грудь, взывая с плачем к Изиде», – сообщает Диодор (Diodor., I, 14). Плач над срезанным Колосом – плач над умершим Сыном Земли Матери. «Я – Озирис, я – Непра (бог пшеницы), пожатый серпом», – сказано в надписи на одном саркофаге Среднего Царства (A. Morel. Mysfères Egyptiens, 1911, p. 5), и в Книге Мертвых: «Плоть твою люди вкушают, дышат духом твоим, Озирис».

Вот тайна Елевзинского Колоса – бог умирающий, чтобы воскресить мертвых. «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода» (Ио. 12, 22).

Мертвый, опущенный в лоно земли, выходит из нее, оживает, как семя, упавшее в борозду. В г. Сикионе, в здании, называемом Nymphon, где совершались женские таинства, родственные, должно быть, тэсмофориям, изваяния трех великих подземных божеств – Диониса, Деметры и Коры, погруженные в землю, возвышали над нею только перси и голову, как мертвецы, из земли восстающие (Pausan., II, 11, 5), а в росписи на одной греческой амфоре, Кора-Жатва – выходит из земли, простирая, как бы с мольбою, руки к стоящему перед ней с земледельческим заступом, юноше (Harrison, Prolegom., 280). Это значит: не только боги помогают людям в победе над смертью, но и люди – богам.

Тайну Елевзинского Колоса понял Еврипид:

…Жизнь необходимо,
Как спелый колос, пожинать; то быть,
А то не быть поочередно.

Понял и Гете:

И доколе не постигнешь
Этих слов: «Умри и будь»,
Темным гостем будешь в мире
Проходить свой темный путь.

Что же значит «Колос – Свет Великий», понял Гераклит:

...

«Человек, в смертную ночь свет зажигает себе сам». – «Умирая потухает; оживая, возжигается из мертвого. Спит, с очами потухшими, а проснувшись, возгорается из спящего». – «Мир – огонь вечно-живой pyr aeizon, то возжигаемый, то угашаемый». – «После смерти, людей ожидает то, на что не надеются, о чем и не думают». – «Если не будете надеяться, то не найдете нечаемого, недосягаемого и непостижного».

Это и значит: «умереть – быть посвященным в Великие Таинства».

Лучше же всех понял тайну Колоса ап. Павел: «Что ты сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты сеешь, то сеешь голое зерно... Но Бог дает ему тело, какое хочет, и каждому семени – свое тело... Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется тело душевное, восстает тело духовное... Когда же тленное сие облечется в нетление, и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою. Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?» (I Кор. 15, 36–57.)

Вот «великий свет» Колоса – то, чем «Елевзинские ночи светлее солнца сияют».

XXXIII

«В полночь, видел я солнце, белым светом светящее, nocte media vidi solem candido corruscante lumine», – вспоминает Апулей (Apul., Metamorph., 1. XI, с. 5). – Идя в Дамаск... среди дня, на дороге, я увидел с неба свет, превосходящий солнечное сияние, осиявший меня», – вспоминает ап. Павел (Деян. 2, 13). Между этими двумя светами есть ли что-нибудь общее?

104