Тайна Запада. Атлантида – Европа - Страница 41

XXIV

Как же мы не видим, что бич Божий уже занесен над нами; что наша Атлантида не где-то далеко, извне, а близко, в нас же самих; что сердце наше зреет для нее, – под страшным солнцем, страшный плод Гесперид?

«Буду чуть слышным шепотом жизни я, жизнь всемогущая», – могла бы сказать и Европа, как древняя царица Майя.

XXV

Кажется, никогда еще так близко не заглядывало в лицо будущему бывшее; никогда еще так не вопияли древние камни среди немоты человеческой: «Было и будет!»

Слышит ли хоть кто-нибудь из нас этот вопль? Понял ли хоть кто-нибудь, чему усмехается, глядя в наши глаза пустыми глазницами, тот древнемексиканский череп из горного хрусталя – прозрачный ужас (Ména, Les arts anciens de l’Amérique. Expos. du Louvre, 1928. № 25, ville Mexico; Musée Trocadero, № 7.621); о чем плачет тот Маянский сфинкс – «Вечерняя Звезда», с лицом девы-отрока: судорогой слез опущены углы навеки замолчавших губ, слезы как будто застыли в широко раскрытых глазах, но не прольются – сохнут на сердце, как вода на раскаленном камне; или тот другой Копанский сфинкс – может быть, самое тихое, мудрое и скорбное из всех человеческих лиц, – лицо того, кто видит гибель мира и знает, что можно бы мир спасти, но также знает, что спасти нельзя, потому что мир хочет погибнуть (Фотографические снимки с этих двух «Сфинксов» были на выставке древнеамериканского искусства в Лувре, 1928 г. Les arts anciens de l’Amérique, без номеров, в 1-й большой зале, справа от входа; первый – с лицом, напоминающим египетского царя Ахенатона-Аменхотепа IV (1350 до Р. Х.) из Uxmal, Yucatan; второй – из Copan, Honduras).

Слышит ли хоть кто-нибудь из нас, что говорит этот погибший брат наш, Атлант: «Если не покаетесь, все так же погибнете»?

12. Атлантида – преистория

I

Что для человека смерть, то конец мира для человечества.

Полною жизнью живущий, здоровый человек забывает смерть естественно, не верит в нее; знает о ней, но ее не знает; только в редчайшие миги-молнии, вдруг вспоминает – видит ее лицом к лицу, чувствует ее изнутри, как будто уже умирает. Чем больше таких минут в жизни человека, тем больше он – человек, образ и подобие Божие.

II

Точно такие же миги бывают и в жизни человечества: вдруг перестает оно чувствовать себя «бессмертным животным» и вспоминает – видит смерть, конец мира, будущий, свой и бывший, первого человечества. В эти-то миги и рождаются эсхатологии, апокалипсисы, слагаются мифы или, вернее, единственный, всем векам и народам общий, древнейший миф о гибели первого мира – Потопе.

Если человечество – только «бессмертное животное», то мифы эти «пустые басни»; но, если оно, то и они – нечто большее. «Возвещая исступленными устами грозное, Пифия гласом своим в Боге проницает тысячелетия», – учит Гераклит (Heraclit., Fragm.,12. – E. Pfleiderer, Die Philosophie des Héracht., v. Ephes. im Lichte der Mysterienidee, 1886, p. 51). Пифия-Эсхатология – проницает века-эоны вперед и назад, до конца и до начала мира, – вспоминает будущее в прошлом, предсказывает прошлое в будущем.

Если так, то все эти мифы или опять-таки один, всему человечеству общий миф о конце первого мира есть начало Истории – Преистория – «не измышленная басня, а сущая истина, mê plasthenta mython all’alêthinon logon», по слову Сократа (Pl., Tim., 26, e).

III

Нужно ли второму человечеству знать о конце первого? Нужно, потому что смертное человечество будет жить не так, как «бессмертное животное»: видя благой конец, не пожелает «дурной бесконечности»; светом конца все для него озарится, изменится.

IV

Если бы второе человечество умерло, как первое, и родилось третье, то наша история казалась бы ему не менее «баснословною», чем «Атлантида», преистория, кажется нам. Вчерашнего дня не помнят однодневные бабочки: так мы не помним преистории.

V

Спутница живой земли – мертвая луна, Атлантида небесная. Там, где заходит дневное светило – История, восходит ночное – Преистория. Путь к нему по векам и народам, как золотой, по морю, путь лунного света, – Миф-Мистерия.

Обе Атлантиды – одна, погребенная в море, другая – в небе, – освещают нас одним и тем же лунным светом Конца; обе говорят Земле, пока еще озаряемой солнцем: «Помни Конец!»

VI

Миф уводит нас к юности мира, где земля ближе к небу, люди – к богам, время – к вечности. Действие мифа происходит на земле, но еще не совсем нашей; во времени, но еще не совсем отделившемся от вечности.

VII

Конец первого мира – начало второго – разделяет два мировых Века-Эона, как черта горизонта разделяет небо и землю. Между этими веками «утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти от нас туда не могут, так же и оттуда к нам не переходят»; но и через пропасть слышат и видят друг друга.

Или, говоря языком Преистории, от нынешнего человека, Homo Sapiens, отличается Ледниковый предок его, Homo Musteriensis, не только духовно, но и физически, строением и мозговою емкостью черепа, а может быть, и составом нервной ткани. Если так, то пять чувств у него не совсем те, что у нас, и чувство времени тоже. Это значит: исторические меры времени не соответствуют доисторическим: те об эти ломаются, как стекло о камень.

Скольким векам или тысячелетиям Палеолита равняется наш век, мы не знаем. Может быть, для тогдашних людей были бы невыносимы и непредставимы наши краткости, сжатости, скорости, так же как для нас – их протяженности, медленности, вечности.

VIII

«Сто тысяч лет прошло – минута, – люди-козявки появились на земле; еще сто тысяч лет – минута, – козявки исчезли, и опять хорошо стало, чисто», – говорит Финстераргорн Шрекгорну в бледно-зеленом небе вечности (Тургенев).

«Времени больше не будет», – говорит ангел Апокалипсиса. «Времени еще не было», – мог бы сказать ангел Преистории.