Тайна Запада. Атлантида – Европа - Страница 53

XIII

«Зевс решил наказать развращенное племя людей (атлантов)... и, собрав богов, сказал им так...» На этих словах обрывается «Критий», диалог об Атлантиде – Эрисе; продолжение в диалоге об Эросе – «Пире».

«Крепки и могучи были тела их, велика отвага; это внушило им дерзкое желание взойти на небо и сразиться с богами, как повествует Гомер об Эфиальте и Оте (гигантах-титанах), – сообщает Платон, кажется, древний орфический миф об андрогинах, людях погибшего первого мира. – Зевс совещался с богами, что предпринять. Дело было трудное: боги не хотели истребить человеческий род, как некогда истребили гигантов, поразив их молнией, потому что богопочитание и жертвы прекратились бы; но и дерзости такой терпеть не могли. Наконец, после долгого совещания с богами, Зевс сказал им так: „Я, кажется, нашел способ сохранить и усмирить людей: должно уменьшить силу их. Рассеку их пополам, и они ослабеют“ (Pl., Symp., XIV–XV). Зевс уже не истребляет людей, как древних гигантов, молнией, а только рассекает их пополам, тоже, вероятно, молнией; небесным огнем казнены будут и люди третьего пола в Содоме.

«Дерзость», hybris, «дух титанической, божеской гордости» погубил атлантов; губит и андрогинов, и падших ангелов: тем внушает желание «взойти на небо и сразиться с богами», этим – сойти на землю, чтобы поднять ее на небо и сразиться с Богом: та же «дерзость», тот же бунт – в войне атлантов и в любви андрогинов-ангелов, в Эрисе и в Эросе.

XIV

«Зевс, собрав богов... сказал им так» – это в «Критии»; «Зевс после долгого совещания с богами, сказал им так» – это в «Пире». Те же слова, тот же смысл в обоих мифах, об атлантах и андрогинах. Кажется, ясно, что это не два мифа, а один – в двух разных порядках, и можно только удивляться, что этого не видит сам Платон. А может быть, и видит, но скрывает от нас, непосвященных, и даже от самого себя эту слишком святую и страшную тайну Конца: если бы увидел ее, умер бы от страха, не дописав «Пира», как, действительно, умер, не дописав «Атлантиды».

XV

Страшно Платону, страшно и нам. Сколько бы ни успокаивал, ни уверял нас «божественный учитель», Сократ, что любовь «уранистов», «небесников» (несколько смешное, но глубокое слово), в самом деле, «небесная», потому что ищет «не столько тела, сколько души» (но и тела, вот невольное и важное признание), – в этой любви все-таки дышит Содом, этот рай пахнет адом. Прав Сократ, что уранист любит жертву свою, «как волк любит ягненка» (Pl., Symp., XVIII). Плотских любовников ждет меньшая награда, чем духовных, но все же небесная (Pl., Phedr., XXXVII). Верно угадал и Квитилиан, зачем Алкивиад ложится на ложе Сократа и проводит с ним долгую зимнюю ночь под одним плащом: pati voluerit... sed corrumpi non posset, хотел, но не мог его соблазнить, чтобы получить от него этою ценою «мудрость» и «добродетель», за что Сократ не осуждает его, – напротив (Quintil., Institut, VIII, 4, 23. – Pl., Symp., XXXIV).

«Бредом пьяных» назвал Аристотель все учение Платона об Эросе, так же ничего не поняв в нем, как в «Атлантиде». Нет, страшно то, что если это и «бред», то не пьяных, а трезвых; страшно невозмутимое спокойствие, чистая совесть, с которыми все это говорят и слушают лучшие люди и ученики «лучшего из людей» – Сократа. В голову никому из них не приходит, что святою может быть не однополая, «небесная» любовь, а земная, двуполая; женщиной даже не гнушаются они, а просто не видят ее, как солнца не видят безглазые рыбы глубин; солнце дневное не греет их – греет солнце – луна, как русалок, Океанид, дочерей подводного царства, где погребена Атлантида.

Только сравнивая их чувства с нашими, мы начинаем понимать, как изменился в христианстве самый состав религиозного воздуха. Может быть, наш новый Содом хуже древнего, но он уже не тот.

XVI

Страшно говорить о тайне божественного Эроса, в наши содомские дни; но без нее ничего не поймешь в Европе-Содоме, даже тучи, нависшей над ним и готовой разразиться огненно-серым дождем, не увидишь.

Тайна божественного Эроса, скрытая в древних мистериях – может быть, наследие второго человечества от первого, – открывается нам или откроется когда-нибудь в Божественной Троице. Говоря нашим языком, всегда о Боге слабым и грубым, даже в чистейших молитвах и откровениях невольно-кощунственным, можно сказать: вечно-мужественное – в Отце, вечно-женственное – в Духе Матери («Дух», по-еврейски Ruach – женского рода), а сочетание этих двух начал – в Сыне: церковь, Тело Христово, – Невеста, а сам Христос – Жених; это и значит: два начала в Нем – вечно-женственное и вечно-мужественное.

Дьявол, «обезьяна Бога», подражает ему во всем, – и в этом: бог Содома, Андрогин, – искаженный, страшно сказать, в дьявольском зеркале, Сын. Древние это могли не видеть, – мы не можем. Вот почему новый Содом хуже древнего: «...и ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься».

XVII

Три Ангела посетили Авраама у дуба Мамврийского: Ангел Отца, Эль-Элиона, Ангел Сына, Эль-Шаддая, и Ангел Духа-Матери, Эль-Руаха (Быт. 18, I. – Delitzsch, Genesis, 331, s. s. – H. Gressmann, Mose und seine Zeit, 1913, p. 55; 426). Первый остался с Авраамом, а второй и третий пошли к Лоту в Содом. Ночью, «все городские жители, Содомляне, от молодого до старого, весь народ со всех концов города, окружили дом и вызвали Лота, и говорили ему: где люди, пришедшие к тебе на ночь? выведи их к нам; мы познаем их».

Вот лунная ночь Содома, благоуханная или смрадная, смотря по вкусу. К мужеженской прелести ангелов воспылали неземною любовью «небесники», уранисты. Это ли «божественный Эрос» Платона-Сократа?

«И очень приступили к Лоту, и подошли, чтобы выломать дверь. Тогда мужи те (здесь, может быть, содомлянам ангел Духа-Матери кажется Мужем, а гоморрянкам ангел Сына, Жениха, – Невестою) простерли руки свои и ввели Лота к себе в дом, а дверь дома заперли. А людей, бывших при входе, поразили слепотою, от малого до большого, так что они измучились, искав входа».