Тайна Запада. Атлантида – Европа - Страница 70

Пестуны здешнего бога Младенца, Куреты, в уцелевшем хоре Еврипидовых «Критян», поют:

Здесь провожу непорочную жизнь,
посвященный богу Идейскому...
В белые ризы облекся я,
от смертей и рождений очистился
и блюду, да не коснется уст моих
пища животная.

Эти «белые ризы» напоминают такие же белые, только с тонким узором-каймою из красных крестиков, ризы Кветцалькоатля, а невкушение «пищи животной» напоминает его же запрет кровавых жертв (См. выше: Атлантида, XII. Крест в Атлантиде, гл. III). Вот почему и жертву-быка ловят критяне без железа, нечистого: кровь липнет к нему, и от него – война.

Люди почти забудут потом, откуда эта чистота, белизна, но и смутной памяти о них будет достаточно, чтобы родить божественную прелесть Софокловых хоров и парфенонских мраморов.

XVII

Если феакийцы Гомера, люди Золотого века, – критяне, и те стихи Еврипида об орфической святости навеяны Критом, то, может быть, и эти, тоже орфические, воистину, золотые, о Золотом веке, стихи Эмпедокла – оттуда же, с Крита:

Бога войны и убийства первые люди не знали, —
Знали только богиню любви, Афродиту святую,
И приносились невинные жертвы – чистейшая мирра,
Благоуханный дым фимиама и медь златоструйный;
Жертв заколаемых кровью святых алтарей не сквернили…
Все на земле было кротко; и птицы, и звери, ласкаясь,
К людям доверчиво льнули, и пламя любви в них горело.

Этого нигде никогда не было и не будет до «новой земли» и «нового неба», но, может быть, недаром этот золотой сон приснился людям так, как никогда и нигде, именно здесь, на Крите, в земле крестного знаменья и «крещеного» бога Адониса-Атласа.

XVIII

«Царство – детям, paidos hê basileia», – учит Гераклит (Heraclit., fragm. 128–130), как будто уже предчувствуя, что будет сказано: «Кто не примет царства Божия, как дитя, тот не войдет в него. – И, обняв детей, возложил руки на них и благословил их» (Мрк. 10, 15–16). Кажется, это благословение Господне – и на древних детях, критянах.

Дети, в Елевзинских и Самофракийских таинствах, допускались к посвящению легче взрослых и даже совершали над ними, у алтаря со священным огнем, обряд очищения.

Ныне ты счастлив в полях Елисейских,
за то, что исполнил
Древнюю заповедь Бога с легкою жить
простотою.
Olim jussa deo simplicitas facilis,

эта надгробная, о языческом отроке, надпись от времен римской империи сохранилась на мраморной плите помоста, в нынешней христианской церкви около Филипп, в Македонии, где не тщетно проповедовал ап. Павел (L. Heuzey. Mission archeologue en Macédoine, 1876, v. I, 123).

Души простейшие,
Animae simplicissimae, —

сказано в другой, тоже языческой, надгробной надписи (Heuzey, 132). Лучше нельзя сказать и о критянах.

XIX

Богу открыты только «простейшие души».

…Всегда нам открыто являются боги…
С нами они без чинов за трапезу садятся…
Всех нас считают родными,

говорят у Гомера феакийцы-критяне (Odis., VII, v. v. 201–205).

«Всюду, в Елевзисе, Самофракии, Фракии, у племени Киконов, в земле Орфея… посвящения в мистерии совершаются тайно; в Кноссе же явно», – сообщает Диодор (Diod., V, 77. – Harrison, Prolegomena, 566). Здесь как будто противоречье: таинство не тайное; но что это значит, мы могли бы понять по нашему собственному христианскому, как будто всем открытому, и сокровеннейшему таинству.

XX

Боги на Крите – такие же дети, как люди. «Мертвый возвращается в ту землю, где боги были детьми» – это чудное слово египтян поняли бы критяне.

Имя здешнего бога – «Пигмалион», «Малый», или «Пигмей», «Дактиль», – «Мальчик-с-пальчик» (Dussaud, 371). В Кносском дворце, часовеньки – крошечные келийки, локтя три-четыре в ширину и длину (G. Karo. Altkretische Kultstatten, 127): чем теснее, тем святее; в тесноте, в малости Бог; бесконечно-великое в малом, солнца в атомах, царство Божие в горчишном зерне. Это и значит: Бог Младенец.

XXI

Он родился здесь, на Крите, на горе Эгэоне, Aigaion, в подземной, сталактитовой пещере, недавно открытой, где, судя по слою жертвенного пепла и обугленных костей в семь футов глубины, а также по геометрическим, на глиняных черепках, рисункам, поклонение здешнему богу совершалось уже около V–VI тысячелетия (G. Karo, 118–122).

Здесь «колыбель нашего рода святая», Бога Младенца вертеп довифлеемский. Древнего имени его мы не знаем, а имена позднейшие, крито-эгейские: Kirris, Gauas, Pygmalion, Zan (Dussaud, 371); имя ханаанское, от конца второго Бронзового века: Adonai, что значит на вероятном языке Иисуса, галилео-арамейском, «Господь мой» (Frazer, 6); и, наконец, самое позднее, греческое: Zeus Krêtagenes, «Зевс Криторожденный», или просто – Kouros, «Дитя», «Младенец»; это имя самое вещее.

Многоименный – безыменный: Тот, Кого еще нельзя назвать по имени.

XXII

Здесь, на Крите, родился; здесь же и умер на горе Юкте, Juktas, над Кноссом, чей облик, в золоте вечернего неба, напоминает чудесно, и в наши дни, обращенное к небу лицо человека, спящего или мертвого (Evans, Palace of Minos, 156). Бог родился, жил и умер, как человек, смертный, от смертной рожденный, – вот главный догмат здешней религии, так же как древнемексиканской, – Кветцалькоатля.

Куча огромных каменных глыб, должно быть, след «заповедной ограды», temenos, сохранилась на горе Юкте, до наших дней. Память о том, что здесь было, так живуча, что и нынешние критские пастухи продолжают называть эти глыбы «гробом Зевса», mnêma tou Zia (Evans, Mycenaean tree and pillar cult, p. 121). Это тот самый «гроб Адониса, Адоная», – «гроб Господень», нельзя перевести иначе, – на котором будто бы Пифагор написал:

Здесь лежит умирающий Зан, именуемый Зевсом (Porphyr., vita Pythag., с. XVII). Не умерший однажды, а всегда «умирающий».

Циклопические глыбы эти напоминают «Атлантское» зодчество анагуакских развалин в Мексике, тиагуанакских – в Перу, а также исполинские глыбы, подобные тем, что шли на стройку египетских пирамид, найденные на дне моря, у о. Фароса, исторической, Александрийской и, может быть, доисторической, Крито-Эгейской гавани; а эти последние напоминают гидравлическое зодчество атлантов – подземные каналы и гавани, по описанию Платона.